Георгий Дронов: «Ну, опять дебила играть!»

- Уважаемые коллеги! У нас 40 минут, не больше, - предупреждают организаторы собравшихся на встречу с Георгием Дроновым журналистов.

- Как пойдет, - говорит Егор. – Да-да, можно и Егором называть. Дома я - Егор. А вот на «Гошу» у меня запрет.

Актер приехал в Екатеринбург с двумя спектаклями - «Госпиталь "Мулен Руж"» и «Боинг-боинг». На тему семьи Егор просит его не спрашивать. Поэтому журналисты тут же урезают «вопросник» - всех интересует, как чувствует себя актер в роли молодого отца.

- Это счастье, - все же отвечает Егор.

- Опыт многодетного отца в сериале «Воронины» помогает?

- Нет, совершенно не помогает. Да и вообще мир с ног на голову не встал. Просто появился новый человек и доставляет огромную радость. Появилось больше ответственности. Я понимаю, что нужно беречь тех, кто рядом, себя. «Лишь бы войны не было, и все были здоровы» – замечательная последняя фраза спектакля «Пять вечеров».

- Работы сейчас больше театральной или сериальной?

- Сериальной. В августе мы заканчиваем съемку всех оригинальных серий «Ворониных». У нас было всего 2,5 месяца перерыва. И за все время на площадке - ни одного скандала, ни одного конфликта. Мы находимся в прекрасной дружеской обстановке, в прекрасной рабочей форме, что для меня очень приятно. Я уже третий раз нахожусь в рамках плотной работы в сериалах и понимаю, что атмосфера на площадке и правильный подбор актерского ансамбля – это 60-70 % успеха. Не зря ведь есть режиссер, есть режиссер-постановщик, а есть режиссер кастинга – он составляет карточную колоду всех персонажей. И у нас это удачно получилось.

- За кадром тоже общаетесь? Или надоедаете друг другу?

- Общаемся. Получилось так, что отношения сериальные потихонечку перешли к нам в жизнь. Анна Васильевна (в сериале – Галина Ивановна) для нас мама. И она еще, золото наше, успевает готовить нам – такой семейный человек. Приняла нас со Стасиком (Леня), как своих детей. Работа и жизнь чудесным образом переплелись, и одно другому помогает.

- Существует мнение, что на работе нужно думать о работе, а дома – только о семье…

- Абсолютно. Представьте. Спектакль идет уже пятый сезон, у меня достаточно сложный образ – это образ психически нездорового человека. Он сам здоровый мужик, но остался в детстве. И вот только на прошлом спектакле я вдруг поймал его походку. Финал первой сцены: моему персонажу говорят идти за почтой, чтобы не сидел без дела и не мешался. Он воспрял духом, потому что ему дают серьезное задание. Он понимает, что к нему относятся как к нормальному человеку, а не как к больному. У него несмелая походка, и он начинает убегать по лестнице, ему говорят: «Только не спеши». А он: «Я быстро!» А быстрее идти-то не может. И вот только на прошлом спектакле я поймал походку, которую описывает фраза «я быстро». В зале - аплодисменты. На пятый сезон только сработало. Но постоянно об этом думать дома нет времени. Я просто должен выйти, переключиться и без дублей, от начала до конца, сработать и создать новый образ. Реакции зрителей – это прекрасный лакмус на твою правду, на твое попадание, на твою заразительность. Если на предыдущем спектакле зал реагировал, а на этом спектакле - нет, ты удивляешься, почему это, и думаешь, что это зал дурацкий. А не зал дурацкий, просто ты не попал.

- Так бурно рассказываете о театральных работах, театр привлекает больше, чем кино?

- Не могу разделить театр и кино. Везде себя уютно чувствую. Я, как микроб, везде начинаю ассимилироваться, чтобы было комфортно. Но… все-таки театр я, наверное, бы выделил. Любое кино всегда связано с чем-то новым: приезжает группа, осваивает место, потом работа над этим проектом заканчивается, павильон разбирается – серые стены, квадрат, абсолютно безэмоноциональная безличностная вещь. На натуре где-то группа поснимала, наехала табором, сказала хозяевам «ничего страшного, ничего не будет», потом ушли - хозяева схватились за голову. И все, и забыли. А театр обладает историей. И даже если ты уйдешь, это место будет хранить историю. А дальше – оставишь ты в ней след или нет – это уже зависит от тебя.

В первое мое столкновение с театром для меня сразу открылся мир закулисья. Я влюбился в сценическую машинерию: в голосники, штанкеты, трюм под сценой с поворотным кругом. Сначала видишь декорации с тыльной стороны, а потом, как Алиса в Зазеркалье, переходишь за кулисы и начинаешь видеть все с другой стороны, и понимаешь, насколько зыбко это ощущение обмана… Которое разрушают мобильные телефоны. Дико! После того, как звучит третий звонок, гаснет свет, ты создаешь все по крупицам, этот несуществующий мир. И тут звонок…Пфф…На сцене уже просто актеры, кругом эти картонные декорации, а ты стоишь ряженым. Вот тут-то уже работаешь, как псих, потому что одна половина мозга понимает, что у тебя любовная сцена с Леной Морозовой (спектакль «Боинг-Боинг»), а вторая половина думает, как бы сейчас незаметно выйти из себя и подойти сломать этот телефон.

Поэтому театр будет всегда особняком стоять. Ты тратишь очень много сил на создание той иллюзии, которая в конечном итоге оказывается просто эфемерна, и, благодаря аплодисментам, ты понимаешь, что произошло единение со зрителем. В кино нет такого общения. Общение со зрительным залом – это та энергетическая перекачка, которая всегда оставляет театр живым – он всегда будет жить, потому что за этим зрители и приходят. А в кино что? В кино есть камера, а после камеры - бездна.

- Сериалы свои, наверное, как большинство актеров, не смотрите?

- Смотрю! Очень важно смотреть на себя стороны. Тогда ты четко видишь, правда или неправда. Но не для того, чтобы сесть и насладиться своим творчеством, придвинув пивка. «Так. Тихо! Все сели. Сейчас папка будет! Тихо, не ори. Сейчас до рекламы все сидим» – конечно, не так. Были такие серии «Ворониных», когда я сам смотрел и смеялся. И бывает, когда играешь, понимаешь - дурак дураком, но получится смешно. И если я сам над собой смеюсь, значит, убедительно сыграл.

- Есть какие-то черты характера в Косте Воронином, которые вас раздражают, и что-то, что вам близко?

- Наверное, я так же, как и Костик, люблю маму. А раздражает меня в нем многое. Самое главное это то, что влипая в дурацкую ситуацию, он не разруливает ее, а все глубже закапывается во вранье, защищая себя – это просто бесит. Очень сложно запоминать имена спортсменов, которые он как спортивный журналист должен знать. Недавно заучивал имя Пеле… Все, уже не помню.

- Семья обсуждает вашу игру? Говорят, например, что в этой серии мог бы не так, а по-другому?

- Нет, нет, не говорят, потому что это не я. Это персонаж. Я, может быть, и сыграл иначе, но тогда это был бы не Костя Воронин, например. Недавно услышал на съемках: «Я вот так не буду делать, я вот так буду делать». И реагирую: «При чем тут ты? Это не ты». Если просит режиссер, значит ему надо, чтобы так поступил персонаж. Тем и отличается человек от персонажа. Человек, который играет так, как ему кажется нужным, всегда одинаков. А персонаж – то существо, которое живет не по твоим законам. Ты погружаешься в персонажа, который полностью отличается от твоих предпочтений. И играть становится интереснее. Потому что, награждая персонажа своей физикой, своим телом, голосом, ты влезаешь в шкуру другого человека. Твой персонаж в этом во всем должен был правдив, чтобы все, что он говорит, было искренне. Это самое сладостное в актерской профессии – побыть другим человеком.

- Не возникает ощущения раздвоения личности?

- В театральном на первом курсе нам очень часто устраивали психологические проверки: я стеклянный, я оловянный, я в таком-то предлагаемом обстоятельстве, я в воде, я в снегу. На этих основных азах педагоги проверяют психическую подвижность сознания студентов. Кто-то срывался. Вот почему все удивляются и говорят: «Ой, эти актеры – ой, этот забухал»? Ну, должна же быть какая-то психологическая разрядка! Да, к сожалению, у кого-то такой путь. Для чего и существуют эти толстенные райдеры у американских актеров: гастролер прописывает в нем свои взаимоотношения с продюсером и коллегами-актерами, для того чтобы он не подвергался агрессивному воздействию. Чтобы арфа эта была в нем все время в наполненном состоянии. А у нас этому никто не придает значения, нас продюсеры считают биороботами. А ведь как часто актерам приходится идти против своей воли – играть роль персонажа. Ну, сколько раз мой персонаж Костик Воронин оказывался ну просто идиотом?! Я говорю: «Ну, опять дебила играть, я бы так никогда не поступил». Но это моя работа, и я должен это сделать, не скрепя сердцем, перебороть себя и сказать: «Я дебил!». Это просто мой персонаж, это не я. Конечно, после таких испытаний актеру всегда нужно передохнуть.

- А как вы предпочитаете отдыхать?

- Уезжать куда-нибудь к морю, менять обстановку. Тупой "овощной" отдых – ввинтить себя в пляж рядом с водой, и людей бы поменьше. Такой вот информационный вакуум необходим. Просто релаксация. А потом уже можно заниматься чем-то экстремальным. Путешествие – идеальный для меня отдых.

- В ближайшее время будете задействованы в полных метрах?

- От меня режиссеры полных метров шарахаются как черт от ладана. При этом не знаю, кто из нас черт, кто ладан. Но какое-то табу видимо из-за ситкомов висит. Для кого-то я остался в Саше, для кого-то – уже в Костике. Должно пройти какое-то время, я не отчаиваюсь. Да, и знаете, в тех полных метрах, которые я посмотрел, не жалею, что не снялся. Не было такого, чтобы я посмотрел фильм и сказал: «Ах, ты зараза. Вот жалко меня сюда звали, я не попал». А у Спилгерга и у Лукаса сняться просто мечтаю – обожаю такой жанр, как фантастика. И знаю, насколько трудно ее играть. Играть и делать этот мир реальным – это так интересно и так сложно.

- Режиссерские задумки у вас есть?

- Есть, но займусь этим позже. Режиссура – очень серьезная вещь, прежде нужно 150 раз отмерить. Режиссер ответствен вообще за весь процесс. У нас огромное количество того, что снимается очень быстро, отбивается за уикенд, чтобы «бабла» срубить, и все - посмотрели и забыли. Не хочу загадывать. Как только я начинаю прогнозировать, что же будет со мной через 8 лет, «а когда работы не будет», «а что делать» – это значит, я устал. Потому что иначе вы даже не задумываетесь о том, что будет с вами там, впереди, а просто живете. Нужно жить сегодняшним днем и дарить радость. Как в спектакле: вы отдаете добро, а оно к вам возвращается в двойном размере - бумеранг прилетает не один. Вот так вот по взаимообмену и жить, отдыхать и радоваться. Это так легко, оказывается. Правда, кто знает, как будет. Может быть, приеду к вам на Урал и буду пельмени «Воронины» делать (улыбается).

Все ФОТОграфии смотрите здесь