Стрит-арт: грозный молот или зеркало общества?

С наступлением весны пробуждаются творческие силы уличных художников: Тимофей Радя посвящает «плавучий» стол стихотворению Иосифа Бродского, студенты Гуманитарного университета и выпускники УрГАХА раскрашивают снег каждый на свой лад, а фестиваль «Стенограффия» готовится к новому сезону. На последней встрече лекционного клуба «Приоткрытые понедельники» в екатеринбургском ГСЦИ выступили стрит-артер Radya, ректор ЕАСИ Сергей Кропотов и организатор фестиваля «Стенограффия» Евгений Фатеев. Теоретики и практики выясняли, что такое стрит-арт — захват, свобода или провокация, а корреспондент JustMedia.Ru за ними конспектировал. Предлагаем вам выдержки о том,  как превзойти Юрия Гагарина, снять копию с души и зачем скучать по надписи «Киса» на екатеринбургской телевышке.

Radya: «Стрит-арт — между молотом и зеркалом»

—У стрит-арта — две стороны, как у медали. Это зеркало, история или это молот, взрыв, который накрывает тебя.

На этом видео художник совместил и созерцательную, и поражающую сторону.

За молот и за взрыв у нас отвечает арт-группа «Война». По-моему, «Член в плену у КГБ» — одна из лучших работ в русском стрит-арте. Наш пример «молота» — «Красная площадь». Это было очень страшно, потому что красная краска похожа на кровь, а место, где раньше был дом, навсегда останется пустым.

Перемещения между полюсами зеркала и молота для меня и есть стрит-арт. В Перми мы делали легкие, бестелесные скульптуры с художником Марком Дженкинсом: обматывали человека скотчем. Получилось примерно то, что люди представляют при слове «душа». Потом мы гуляли у заброшенного кладбища. На одном из надгробий не было портрета — просто кусок железа. Мы обернули его пленкой, скотчем. Слепок надгробия получился странным, прозрачным и легким. Мы привыкли думать, что памятники — на века, из камня или ржавого металла. У нас получилось что-то вроде слепка с духа.

Надписи «Ложь» и «Вера» на крыше дома по Луначарского—Куйбышева для меня не совсем молот, но близок к нему. Мы сидели на кухне, пили чай, позвонил милиционер, спросил, видели ли мы что-нибудь. В окне я увидел, что во дворе кого-то убили. Для меня этот момент был противоположностью просветления — потемнением. Я никогда не думал, что человек во что-то верит, а потом все нивелируется, когда он убивает другого из-за денег. Так, на одной стороне крыши мы написали «Вера», на другой — «Ложь». Буквы были очень большие, и наутро мне было стыдно: люди на остановке не могли их не видеть. Это и есть молот. Он бьет.

Тема всех моих проектов — исчезновение. Если держать в голове, что этот дом сломается, а этот мост рухнет, возникают бесконечные возможности к пониманию всего.

Сергей Кропотов: «Кто мерзавец, который убрал надпись «Киса»?»

—Что взрывают уличные художники? Линейную среду города, которая ощущается, как бесчеловечная.

Арт-критик оценивает деятельность Banksy (классик стрит-арта — ред.) как восстание против всеобщей поднадзорности, которая была прозвана как Паноптикон. Сегодня в Лондоне большое количество камер. Некоторые не просто фиксирует происходящее, но и говорят: «Перестань это делать, скотина». Продукт стрит-арта направлен против структуры, власти. Ведь архитектура всегда работает на власть.

В одном из прошлогодних сочинений моих студентов была любопытная фраза: «Я пережила утрату. С некоторых пор с нашей недостроенной телевышки исчезла надпись «Киса».

В таких странах как Россия остаются объекты, которые невозможно модернизировать. Зато ее можно домыслить.

Кто автор «Кисы»? Кто тот мерзавец, который ее убрал? Теперь там нарисовали российский флаг. Идет борьба.

Есть измерение в пространстве города, которое называется пористость. Зачем нужна эта надпись «Киса»? Затем, чтобы пространство, казавшееся монолитным, голым сделать каким-то другим: взорвать, захватить, обыграть, перекодировать.  

Главный инструмент в модернизме — символ, в стрит-арте — аллегория. Это замутненный символ. Мы смотрим на объект сквозь стекло, замутненное паром. Ты берешь символ, казавшийся ясным (например, звезду или распятие), но включаешь его в такое прочтение, что значение становится прямо перпендикулярным.

Мы живем в условиях, когда все становится текстуальным, визуальность тоже становится текстуальной. Взять трафарет Юрия Гагарина в Стамбуле. Под изображением космонавта подпись: «I’m gonna be high» (строчка из песни Элтона Джона «Rocketman» — ред.). Ее можно прочитать и как: «Я хочу превзойти Гагарина».

Сделай так, чтобы ледокол значений прошел в твоем творении. Тогда оно станет таким, как вещи, которые делает Тимофей.

Евгений Фатеев: «С помощью стрит-арта можно провести революцию»

—Я не куратор, я не рисую. Я скорее менеджер. Стрит-арту не хватает менеджмента.

По итогам первой «Стенограффии» показывать пока нечего. Она была очень спонтанная, создала мало чего эстетически ценного. Наверное, кроме банки сгущенки и перехода в ЦПКиО.

Нас загнали в чиновничьи рамки. На заданные темы стрит-артеры рисовать не очень умеют. В итоге рождаются штампы. У нас получилось куча Эйфелевых башен, а панды стали вызывать у меня ненависть.

Мне кажется, каждый из нас является носителем визуального опыта. Пока мы ходим по улице, мы существуем в режиме автопилота. Мы можем о чем-то думать, смотря, не видеть. И вдруг происходит что-то и заставляет нас просыпаться. Стрит-арт — это то, что нас визуально будит.

Оказывается, можно провести революцию только средствами стрит-арта. Чтобы ее оформить, в стрит-арте все есть.

С помощью стрит-арта я спасаюсь от кризиса среднего возраста.

Я не разделяю, когда Тимофей (Radya — ред.) злится. Для меня он — представитель ангельского начала в екатеринбургском стрит-арте. Цветочки перед Антеем — это правильно, а «Красная площадь» — не надо. Он может подрисовать красивое уродливому.

Очередная встреча лекционно-дискуссионного клуба «Приоткрытые понедельники» пройдет вечером 14 марта в екатеринбургском филиале ГСЦИ (улица Добролюбова, 19«а»).