«Просмотр фестивального кино – это всегда нырок в океан». Режиссер Наталья Саврас рассказала, почему документальное кино – это глубоко и интимно

Через неделю в Екатеринбурге откроется старейший Фестиваль документального кино «Россия» – одно из немногих в городе событий, на котором уральцы могут познакомиться с немассовыми и очень личными картинами.

JustMedia.ru поговорил о кинопроизводстве, фестивальной культуре и поиске идей с режиссером Кинокомпании «СНЕГА» Натальей Саврас, которая уже шесть лет участвует в организации фестиваля «Россия».

– Расскажи о своей работе, какие фильмы считаешь самыми значимыми? Какие есть награды?

– Этот вопрос не самый корректный. Я молодой режиссер и для меня все фильмы значимые. Каждую свою работу я стараюсь делать другой, снимать в разных подходах и на разные темы. Награды сегодня, по большому счету, обесцениваются, потому что фестивалей очень много. Любой фильм, рано или поздно, находит своего зрителя и свою награду. Да, приятно, когда кто-то тебя замечает, но это история скорее про «слегка потешить своё самолюбие», а не про реально значимые рейтинги.

– Когда ты решила стать режиссером?

– Я с детства ставила спектакли в школе. Примерно с пятого класса я захотела стать режиссером и с тех пор не меняла своего решения. Когда ты маленький, тебе кажется, что чтобы кем-то стать – нужно идти на этого кого-то учиться, но в России практически нет мест, кроме ВГИКа, где можно учиться на режиссера, а поехать в Москву тогда у меня возможности не было, поэтому я поступила на философский факультет УрГУ.

Я долго работала в культурной сфере Екатеринбурга, в том числе, девять лет делала фестиваль «Кинопроба», но все еще в тайне от всех хотела быть режиссером. Однажды в кулуарной беседе товарищи кинематографисты посоветовали мне не искать кривых путей и пойти работать в кинокомпанию, если я хочу реализоваться в кинопроизводстве. И я пошла в «СНЕГА».

Мне повезло, что в тот момент они запускали большой документальный кинопроект «Равная величайшим битвам» – это четырехсерийная картина об эвакуации промышленности на Урал в годы войны. Я стала работать в команде и просто делала больше, чем от меня ждали. Через какое-то время мне предложили самой написать сценарий и податься в Минкультуры. Я написала, заявка прошла – так я начала снимать сама.

– Почему именно документальное кино, а не игровое?

– Потому что я пришла в кинокомпанию, которая снимала документальное кино. Оно дешевле, доступнее в производстве и, как я считаю теперь, интереснее игрового. Даже очень плохой документальный фильм можно смотреть, средне плохой игровой фильм – невозможно. Тяжело смотреть как кривляются люди, изображая чью-то странную фантазию. В документальном кино, чтобы ты ни сделал – это будет чья-то реальная личная история, а людям всегда интересно наблюдать за людьми.

– Как ты находишь героев и идеи для своих фильмов?

– Определенные рамки нам задает Минкультуры, но они очень широкие: например, «фильмы о межнациональных отношениях» или «Фильмы, социально-нравственной проблематики». Придумывая проект, ты должен попасть в эти ограничения. Как ни странно, в целом это даже хорошо. Когда у тебя есть рамки, даже очень обобщенные – это помогает сконцентрировать мысль.

Герои и темы фильмов обычно сами меня находят. Например, во время съемок фильма про эвакуацию промышленности на Урал, мы обнаружили в Пермском хореографическом училище очень много иностранных студентов! Там мы познакомились с японкой Юккой, мечтающей стать русской балериной, которая стала героиней фильма «Счастье не за горами».

Кадр из фильма «Счастье не за горами».

Сейчас мы снимаем фильм, с героями которого познакомились случайно в поезде. Вот просто ехали на соседних полках с девочками-баскетболистками, а через год я отправилась в Курск снимать их. Я даже контактов не брала, просто нашла эту баскетбольную школу в социальных сетях.

– С какими трудностями сталкивается молодой режиссер в России?

– Главная трудность – мало денег. В советское время киностудиям спускали планы по разнарядке, и режиссеры всегда были при деле. Сегодня, если ты получил проект – у тебя есть деньги (небольшие), не получил – нет. Кстати, в России практически никакое кино не окупается, даже блокбастеры, которые мы все видим в кинотеатрах.

Получить финансирование очень сложно, крупное игровое кино получает деньги из Фонда Кино, но это возможность для больших режиссеров, типа, Бондарчука или Михалкова. Остальные пасутся в Минкультуры, но и там, чтобы получить финансирование, приходится изворачиваться.

– Расскажи, как проходит съемочный процесс?

– Мы садимся на поезд или самолет, берем кучу барахла, очень тяжелого, тащим это все через пол России, приходим к людям и говорим: «Здрасте, теперь мы будем вас снимать». Сперва люди хорошо реагируют, начинают тебе что-то показывать, но чаще всего не то, что тебе нужно. Потом они начинают беситься, а ты продолжаешь за ними ходить, снимаешь как они спят, едят, общаются друг с другом, решают свои проблемы.

Когда человек соглашается сняться в документальном кино, он не понимает на что идет, он наивно думает, что будет красивый говорить в кадре умные слова. Это ошибка. Съемки документального кино – это порой не самый приятный процесс. Вот нас в команде трое и это даже лишку, лучше бы было двое, а еще лучше – один. Когда мы снимали девочку на Кипре для фильма «Мертвый сезон» – это было очень сложно, потому что она одна, а за ее спиной постоянно три человека с камерами и железками.

Кадр из фильма «Мертвый сезон».

Мы снимали для этого фильма ночную сцену, встречали героиню в аэропорту, ехали к ней домой, где ее ждали родители. И вот они там обнимаются, узнают, как дела, садятся пить чай. А рядом стоим мы и все это в 4 часа ночи. Мой оператор после этого сказала: «Наташа, пока! Я так не могу». Конечно, всегда есть ощущение, что ты врываешься в чужую жизнь…

– А ты как с этим ощущением справляешься?

– Я – просто камера, да – я тут, да – это в каком-то смысле неестественный процесс, но люди сами на это соглашаются. Формат кинонаблюдения существует, наверное, из-за человеческого эго, желания получить свою долю внимания, потому что все мы, хотя бы чуть-чуть, недолюбленные дети, которым в глубине души очень хочется, чтобы их наконец-то увидели!

– Хотела бы ты пробиться на телевидение или стриминговые площадки?

– У нас есть человек, который отправляет фильмы на фестивали и договаривается с телевидением. Мои фильмы транслировались на каналах, но я этим даже не очень интересуюсь. Просто, когда имеешь дело с телеэфиром, не чувствуешь, не видишь – а кто твоё кино смотрит? Интернет в этом плане более приятная вещь – ты видишь обратную связь, количество просмотров, комментарии.

При этом не так просто пробиться на эти площадки, у них у всех есть свои требования. В итоге получается очень трудно, долго и не совсем понятно зачем. Это такой тяжелый вопрос, что если много думать об этом, то проще всё бросить и ничего не снимать.

– А как же YouTube?

– YouTube и любые такие площадки – это просто контейнер, в который ты кладешь что-то. Если ты выложил фильм на YouTube и ничего не сделал, то его не посмотрит никто.

Как люди находят фильмы в интернете – это для меня тоже загадка. У нас есть канал на YouTube, куда мы просто выкладываем контент. Какие-то картины набирают по 5 миллионов просмотров, а какие-то по 300, и это совершенно не зависит от приложенных усилий. Есть же алгоритмы YouTube, которые по своим принципам выносят что-то в рекомендации, а что-то нет.

Так что, продвижение фильма на YouTube – это тоже самое, что продвижение фильма в прокат. Что ты физически договариваешься о показах фильма в городе, что в интернете – ты ищешь место, где есть какая-то аудитория. Или сам создаёшь такое место, но это тоже время и деньги.

– Получается документальное кино можно увидеть только на фестивалях?

Когда ты снял фильм, ты должен показать его на кинофестивалях. А кинофестивали не берут фильмы, которые выложены в интернет. Поэтому года два после съемок ты возишь его по фестивалям и конкурсам, потом кто-то его замечает, рекомендует кому-то и вот твой фильм показывают где-нибудь в ДК города Урюпинск. Примерно так формируется прокат документального кино. Через два года ты радостно выкладываешь фильм в интернет и сталкиваешься с тем, что интернету что-то сделанное два года назад не очень-то интересно.

Было время, когда у нас в Екатеринбурге была очень здорово развита киноклубная культура. Был «Салют», где проходили кинофестивали, люди были приучены на них ходить, был Дом кино – такие точки притяжения. Потом появился Ельцин Центр – площадка с хорошим залом и большим количеством денег, которая за два года привезла вообще всех более-менее известных режиссеров. Они перетянули внимание аудитории на себя, но так и не стали, на мой взгляд, каким-то киноклубным местом. «Салют» закрылся, Дом кино сдулся, и теперь я не могу сказать, где в Екатеринбурге на регулярной основе можно увидеть некассовое кино.

– Зачем тогда нужно снимать документальное кино, если его так трудно довести до зрителя?

– Есть искусство, наука, сохранение культурных традиций. И они, вообще-то, вот прямо сейчас и здесь, никому не нужны. Космонавты вот зачем нужны? Зачем мы их в космос отправляем? Что они там делают? Спрашивал нас таксист, когда мы ехали на съемки фильма «Мой папа космонавт». Так и с культурой, нет моментального результата, но если мы не будем этого делать, то общество в своем духовном развитии очень сильно потеряет. Это просто должно быть, даже если это не востребовано и не приносят дохода и «лайков» вот прямо сейчас.

Ну и если не будет «низовой» киноиндустрии, небольших студий и фильмов, то некому будет снимать и блокбастеры. Почему в России так много плохого кино? Потому что кино в принципе очень и очень мало! Хорошему не из чего народиться! Индустрии нет, нет специалистов, нет режиссеров, нет актеров. Это как если не будет актеров в провинциальных театрах, то их не будет и в большом кино. И поэтому я считаю, что важно просто делать свое маленькое дело, потому что оно важно для тебя, это не история про какой-то глобальный успех.

– Как меняется восприятие документального кино в России?

– В советское время была культура смотрения документального кино, перед каждым полнометражным фильмом в кинотеатре шло две-три короткометражных документалки – сейчас идет реклама. Люди умели и любили смотреть док. А сейчас для документального кино просто нет площадки, оно стало маргинальным жанром, у которого нет налаженной системы, чтобы прийти к зрителю.

– Расскажи, почему жителям Екатеринбурга нужно пойти на Фестиваль «Россия», и какие фильмы стоит посмотреть?

– Как представитель оргкомитета, я не могу посоветовать конкретные картины – все фильмы, прошедшие отбор, прекрасны! Я считаю, что идти на фестиваль важно, во-первых, потому что документальное кино вы в интернете не найдете, даже если станете искать. Фестиваль «Россия» как был исторически, так и остался сегодня площадкой, на которой можно увидеть срез жизни страны, причем не острополитический, а вот именно человеческий – в историях живых людей.

Процесс смотрения фестивального кино, в частности документального – это всегда нырок в океан. Если ты идешь на кассовый фильм, то почитав аннотацию, посмотрев трейлеры – примерно знаешь, что тебя ждет, и какие ты получишь эмоции. Когда ты идешь на фестиваль, ты не знаешь, куда тебя вытащит эта волна, куда она тебя толкнет и что в тебе отзеркалит.