«Какое раскаяние после колонии? Я хотел жить воровской жизнью». Интервью с ВИЧ-инфицированным зеком, отсидевшим 11 лет. СПЕЦПРОЕКТ

JustMedia.ru запускает спецпроект, в которых будет рассказывать истории бывших зеков. Первый герой — больной ВИЧ Дмитрий Темерханов. Ему 38 лет, из них 11 лет мужчина провел в «местах не столь отдаленных». Употреблять тяжелые наркотики внутривенно он начал с 12 лет, а в 14 уже попал в колонию для подростков. «Это была романтика, я хотел жить воровской жизнью. Каждый раз я ехал в колонию, как к себе домой», — признается он.

О том, как Дмитрий получил кличку Шрам, жизни в тюрьме и желании сделать «золотой укол», читайте в интервью JustMedia.ru.

 — Дмитрий, расскажите свою историю. За что и сколько лет вы отсидели?

— Родителей у меня не было – мама умерла от рака, а папу убили, когда мне был еще годик, он тоже сидел. Была только старенькая бабушка. Проще говоря, я вырос на улице. С 7 лет начал курить сигареты в затяг, в 8 лет – нюхать клей и растворитель, в 9 лет — алкоголь, а в 12 лет первый раз укололся. Это было в 1992 году. Спустя две недели, как попробовал тяжелые наркотики, я уже был в системе и начал красть. У меня были 4 друга, вместе с ними мы совершали разбои и квартирные кражи. Крали все, что можно. С 12 лет у меня начались бесконечные приводы в полицию, но закрыть меня тогда не могли по возрасту – постоянно приходили отказные материалы.

Всего у меня было 6 ходок. В общем отсидел 11 лет, побывал в колониях всех режимов. В 14 лет я сел на малолетку в Краснотурьинске, это был первый раз. В тот день я выносил квадрат. В момент, когда убегал от полиции, прыгнул с 5 этажа и разорвал грудь. С того момента у меня кличка Шрам (улыбается). В палисаднике, куда я упал из окна, меня и приняли. За разбой и квартирную кражу мне дали 7 лет, но я отсидел половину и освободился условно-досрочно в 17 лет.

— Вас прессовали в этой колонии?

— Я был очень уважаемый человек, потому что тогда наркоманов в тюрьмах было мало. Наркоманы в 1994 году были, можно сказать, избранные (смеется). Я прямо рекламировал вещества и говорил, что это очень  круто.

— Когда освободились с малолетки, раскаяние было?

—  Я ждал дня освобождения, чтобы снова уколоться и накуриться. Так и получилось. В подростковой колонии невозможно было этого ничего достать. Тяжело приходилось чисто физически: выламывало кости, сна не было два месяца. Но я, как говорится, перекумарил. От этого еще никто не умирал.

Какое раскаяние? Для меня это была романтика, я хотел жить воровской жизнью. Все эти понятия были в новинку. Красть, обувать лохов, вот это все. Когда я освободился, меня встретили три друга, неделя–две и опять в системе. Тогда как раз открылся рынок «Таганский ряд» – прямо раздолье для краж. Мы там и сумки резали, и вещи крали. И вот в декабре 1997 года произошло знаковое событие.

— Какое?

— Мы обычно кололись в подвале из одной кружки. И тут в один день мы заболели – пожелтели все. Нас увезли во вторую больничку. Там мне одному из всех сказали: «Так у тебя еще и СПИД, дружок». Врач мне выписал направление в СПИД-Центр, но я не поехал. Мне тогда было всего 17 лет, стало страшно. Думал, что уши отпадут, нос отвалится, и я умру через два месяца. И вместо того, чтобы ехать в СПИД-Центр, я решил поставить себе «золотой укол». Украл норковую шапку у врача и поехал взять 7 граммов ханки. 

Я тогда жил с бабушкой. Она раньше никогда с работы не приходила рано, а тут пришла. Я уже сварил все, закурил последнюю сигарету, мысленно попрощался со всеми, поставил укол и все, очнулся уже в реанимации. Еще бы три минуты и меня уже не спасли. Я кричал в больнице, что все равно сделаю «золотой укол», потому что умираю. Врачи не стали заморачиваться и сразу отправили меня в дурку, в отделение для суицидников. Там мне уже объяснили, что у меня не СПИД, а ВИЧ и с ним можно жить 5-7 лет. В то время мне так сказали.  И я подумал, вот дурак, еще 5-7 лет кайфовать же можно (смеется). Тогда я решил, что теперь буду жить этой идеей, и когда у меня все станет совсем плохо, все равно поставлю себе «золотой укол».

— Когда вас закрыли в следующий раз?

— Вторая моя ходка была в 18 лет. Это уже была кража с оружием – меня взяли с газовым пистолетом. Тогда меня посадили на 2,5 года общего режима в ИК-47. И вот там уже можно было употреблять наркотики и алкоголь.

— Как доставали наркотики?

— Да, всяко. В карты играл, обманывал и приближал к себе людей, которые могут это достать. Если захотеть, способов сделать это очень много. Освободился я опять на кумаре, можно сказать. Ну, и что мне делать – опять красть, я больше ничего не умею. И так каждый раз я возвращался к кражам, разбоям и вновь попадал в колонии:  сначала общего режима, потом строгого, а в последний раз уже особый режим назначили за рецидивы. Последний раз я освободился в 2011 году.

— Как строился ваш досуг в колониях?

— Я ходил в церковь, книги читал. Разные книги: сказки, стихи. Есенин, Маяковский — их люблю прямо вообще. Из прозы нравится Стивен Кинг, ну, и, конечно, Александр Сергеевич [Пушкин], куда без него.

— А какие-то отличия в плане жизни в этих колониях вы отметили?

— Для меня не было особого различия и трудностей с выживанием на зонах. По началу, конечно, было всякое со стороны администрации — били, оскорбляли. Но потом я разобрался во всех этих понятиях и уже относился к категории людей, которых уважают и красные, и блатные. Отличие было только в людях и в самих режимах. Где, например, режимный лагерь – там наркотики не употребляют, поэтому потяжелее. А вообще, какие трудности? Это мой дом, каждый раз я ехал в колонию, как к себе домой. И все это длилось до 33 лет.

— И что произошло, что вы перестали совершать преступления?

— Наверное, возраст Христа. Произошел какой-то переломный момент. Когда мне было 33 года, я пришел в СПИД-Центр, где узнал про группу анонимных наркоманов и начал туда ходить. И вот уже 6 лет как не употребляю ни наркотики,  ни алкоголь. В первые два месяца своего выздоровления я еще продолжал красть. Потому что только и умел, что воровать. Потом начался духовный рост — я осознал, что не хочу обратно в тюрьму, почувствовал вкус «чистой» жизни и начал искать работу.

— Были трудности с поиском работы?

— Я вообще не работал до 33 лет. Самая первая моя работа – охранник в гостинице «Сибирь». Я нашел вакансию по объявлению через некоторое время после последнего освобождения. На собеседование я надел костюмчик, спрятал свою руку, потому что я вышел из тюрем вообще весь синий. А директор организации, сейчас он уже умер, оказывается, сам отбывал и сразу понял,  что я отсидевший. Ну, и взял меня на работу. Я тогда ему честно сказал, что не хочу больше воровать, старость уже – 33 года.

Я устроился на работу и стал ставить себе цели. Первая задача была – вставить зубы, потому что они у меня гнили от наркотиков, потом – сдать на права. Я так кайфанул, когда получил первую зарплату охранника – 12 000. Потом осознал, что за 12 000 рублей я себе зубы не вставлю и организовал возле гостиницы платную автостоянку, плюсом 1000 – 1500 в день. Потом я научился вставлять окна и заниматься мягкой кровлей.

Пять лет назад я познакомился с девушкой в Челябинске, она пригласила меня спикером на группу анонимные наркоманы. В итоге мы поженились и некоторое время я прожил в Челябинске, у нас там большой дом. Но недавно меня пригласили участвовать в проекте «Новая жизнь» – помогать с документами и трудоустройством бывшим заключенным, и сейчас мы с женой в Екатеринбурге.

— Она тоже из бывших заключенных?

— Нет, она не бывшая заключенная, но тоже с «нашего факультета» (улыбается), давно ведет трезвый образ жизни. За пять лет совместной жизни мы с ней ни разу не ругались.

— А дети у вас есть?

— С этой девушкой нет. А так, у меня две здоровые девочки. Мама младшенькой умерла от рака желудка. Старшая дочь сейчас в другой семье в Первоуральске, мы с ней не общаемся. Я не хочу туда лезть, она уже привыкла жить там, называет отцом другого человека. А с младшей я поддерживаю отношения.

—  Можете назвать какие-то достоинства российской тюремной системы. Они вообще существуют?

— Да! Библиотеки, спортзал, стадионы.

— А главный недостаток?

— Наверное в том, что в колонии нет таких специалистов, которые бы подготавливали людей к жизни после колонии, помогли бы им социализироваться. Они выходят и потом банально не знают, как найти работу, у них нет этих социальных навыков.

— Колония исправляет людей или нет?

—  Кого как, все зависит от самого человека, его желания. Все будет нормально, если на выходе из колонии тебя встретят люди, которые помогут социализироваться. А не как у меня, когда встречали те же наркоманы и рассказывали, какие новые виды наркотиков появились.

— Какой совет можете дать тем, кто впервые оказался за решеткой?

— Быть самим собой, если будешь нормальным человеком – получится жить нормально. Просто в тюрьме слетают все маски и видно, кто есть кто. И если ты нормальный человек, то тебя примут везде .

— Если все вернуть назад, вы бы пересмотрели свою жизнь?

— В моих фантазиях иногда бывает, что лучше бы в армию сходил (смеется). Да нет, нет. Знаете, было много случаев, когда в меня стреляли с пятого этажа, резали — у меня три ножевых ранения (показывает на один из шрамов на подбородке). Было всякое, и раз меня кто-то оставляет на этой земле, значит я нужен. Рассматриваю все это как опыт.